– Хорошо, мэм. – Мальчик вытер нос тыльной стороной ладони и продолжал глядеть на Эдварда.

Глаза у него были карие, с золотыми искорками.

– Эй, привет, – шепнул он Эдварду.

Ворона уселась было на голову кролика, но мальчик замахал руками и закричал:

– А ну кыш!

И птица, расправив крылья, улетела прочь.

– Эй, Брайс, – окликнула старуха.

– Что, мэм? – ответил Брайс.

– Не пялься на кролика и делай свою работу. Больше повторять не буду, просто выгоню.

– Хорошо, мэм, – ответил Брайс и снова провёл ладонью под носом. – Я за тобой вернусь, – шепнул он Эдварду.

Кролик целый день провисел прибитым за уши. Он жарился на жгучем солнце и смотрел, как старуха с Брайсом пропалывают и рыхлят землю в огороде. Когда старуха отворачивалась, мальчик обязательно поднимал руку и приветственно махал кролику.

Птицы кружили над головой Эдварда и смеялись над ним.

«Интересно, а каково иметь крылья?» – размышлял Эдвард.

Если б у него были крылья, когда его выбросили за борт, он не оказался бы на дне океана. Он не погрузился бы в пучину вод, а полетел бы вверх, в синее-синее небо. А когда Лолли выкинула его на свалку, он бы вылетел из мусора, полетел за ней и вонзил свои острые когти прямо ей в макушку. И тогда в товарняке, когда сторож выкинул его из поезда, Эдвард не упал бы на землю. Вместо этого он бы взлетел вверх, уселся на крышу вагона и посмеялся над этим человеком. Он бы тоже прокричал ему: «Кар-кар-кар!»

В конце дня Брайс вместе со старухой ушли с поля. Проходя мимо Эдварда, Брайс подмигнул ему на прощанье. А потом одна из ворон слетела Эдварду на плечо и принялась клевать его фарфоровое лицо. Это со всей очевидностью напомнило кролику, что у него не только нет крыльев, что он не только не умеет летать, но вообще не умеет двигаться сам. По своей воле он не может двинуть ни рукой, ни ногой.

Сначала поле окутали сумерки, а потом сгустилась настоящая тьма. Закричал козодой. Это был самый печальный звук, который когда-либо доводилось слышать Эдварду.

Вдруг до него донеслась песенка – играли на губной гармошке. Из темноты показался Брайс.

– Привет, – сказал он Эдварду. Он снова вытер ладонью под носом, а потом взял губную гармошку и сыграл ещё одну песенку. – Поспорим, ты не верил, что я вернусь? Но я вернулся. Я пришёл тебя спасти.

«Слишком поздно, – подумал Эдвард, когда Брайс залез на шест и стал отвязывать проволоку, которой были прикручены лапки кролика. – От меня прежнего ничего не осталось, одна пустая оболочка».

«Слишком поздно, – думал Эдвард, когда Брайс вытаскивал гвозди из его ушей. – Я просто кукла, фарфоровая кукла».

Но, когда был вынут последний гвоздь и Эдвард упал прямо в подставленные руки Брайса, к нему пришло облегчение, спокойствие, а потом даже радость.

«Может, и не слишком поздно, – подумал он. – Может, меня ещё стоит спасать».

Глава семнадцатая

Брайс перекинул Эдварда через плечо.

– Я пришёл забрать тебя для Сары-Рут, – сказал он и зашагал вперёд. – Ты, конечно, не знаешь Сару-Рут. Это моя сестра. Она болеет. У неё была кукла-пупс, тоже из фарфора. Она очень любила этого пупса, но он его сломал. Он сломал пупса. Он пришёл пьяный и наступил пупсу на голову. Пупс разбился вдребезги. Кусочки были совсем маленькие, и у меня не получилось их склеить. Ничего не вышло, хотя я старался прямо не знаю как.