— Значит, ты твердо настроен публиковать эти фотографии? — спросил я напрямую.

— Если враг не сдается, его уничтожают, — жестко усмехнулся Храповицкий. Его черные глаза недобро блеснули. — А фотографии, кстати, занятные.

Я только сейчас заметил, что перед ним лежат те же ксерокопированные снимки, которые я видел у Черносбруева.

— Качество отвратительное, — вздохнул Храповицкий. — Ничего не разобрать. Девочку, главное, не видно. Но, похоже, что очень даже интересная. Я бы, пожалуй, не отказался.

Я понимал, что остановить его не в моих силах. У меня оставался последний шанс.

— Володя, — попросил я. — А можно их не публиковать? Ради нашей дружбы?

— Не понял? — Он уставился на меня в искреннем недоумении.

— Я был с ней, — ответил я еле слышно.

— Ну и что из этого? — Он развеселился. — По моим скромным подсчетам, ты был с половиной нашего города и с третью всей области. Поправь меня, если я занижаю цифры. Мне никогда не приходило в голову, что ты помнишь их всех поименно.

У меня зазвонил телефон. Я даже не успел попросить перезвонить попозже. Потому что это была мама. Моя родная мама с ее удивительной способностью вторгаться в мою жизнь в самый подходящий момент.

— Андрей, мы с отцом ждем тебя завтра на обед, — заговорила она не терпящим возражения тоном. — Я приготовлю твои любимые пирожки с рыбой. Но вообще, я должна сказать, что удивлена твоим поведением. В последнее время…

— Мама! — закричал я из последних сил. — Ты во всем права! Я живу не так, сплю не с теми, борюсь не за то. Я исправлюсь. Но я всегда ненавидел твои пирожки!

Я бросил телефон на стол и поднял измученный взгляд на Храповицкого. Он смотрел на меня с нескрываемым любопытством во все глаза, как на диковинное животное.

— Здорово же тебя с этой девчонкой прихватило, — сказал он с чем-то похожим на сочувствие.

— Володя, тут другое. Ты понимаешь?

— Не то чтобы понимаю, — вздохнул он. — Но, кажется, догадываюсь. Не думал, что ты способен. Что ж, рад за тебя. Завидую. Или, наоборот, сочувствую. Но изменить ничего не могу. Тут не я решаю.

— А кто же тогда? Губернатор?!

— Не кричи, — заметил он спокойно. — Губернатор, конечно, главнее меня. И я в любом случае подчинился бы его решению, даже если бы был с ним не согласен. В таких вопросах не может быть своеволия, я твержу тебе об этом постоянно. Но тут дело даже не в губернаторе. Тут все решают деньги. Очень большие деньги. Здесь другие ставки. И ты, со своими эмоциями, и даже я, со всеми своими возможностями, всего лишь фигуры в подобных играх. Ты мне друг. И если потребуется, то для спасения твоей жизни я рискну своей. Но я не ударю сейчас палец о палец, чтобы что-то изменить. У генерала есть право бросить в жерло войны сотни лейтенантов. Иначе не выиграть сражения. Считай, что тебе не повезло. Ты переспал не с той девочкой. Или, наоборот, повезло. Потому что если сейчас ты научишься жертвовать второстепенным, то со временем и сам сможешь стать генералом. А не научишься, — рано или поздно пожертвуют тобой.

Телефон опять напомнил о себе.

— Мама, — сказал я устало, — я прошу прощения. Я не могу сейчас разговаривать. У меня важная встреча.

— Это Кулаков, — услышал я в трубке. — Как освободишься, приезжай. Надо поговорить. Я на месте. Жду.

В трубке послышались гудки.

— Это Кулаков, — повторил я Храповицкому.

— Есть! — выкрикнул Храповицкий, торжествуя, ударив себя рукой по бедру. Он даже вскочил с места. — Готов! Я так и знал! Я все ждал, с кем же он начнет торговаться. Встречи просит?

— Да, — кивнул я. — Он ждет меня у себя.

— Езжай. — Храповицкий опустился в кресло, потянулся с мрачным удовлетворением, как после тяжелой работы. И добавил: — Передай ему, что процесс может остановить только одно. Это полная и безоговорочная капитуляция. Не позднее понедельника он должен снять свою кандидатуру с выборов.

4

— Значит, они хотят, чтобы я снял свою кандидатуру? — с трудом выговорил Кулаков. — Иначе они напечатают всю эту грязь.

Он бесформенным грузным мешком сидел в кресле, сгорбившись и подавшись вперед. Сейчас он не походил на медведя. Он вообще ни на что не походил. Лицо его было землистого цвета. Руки дергались и не находили себе покоя.

— Да, — подтвердил я. — Я ничего не могу с этим поделать.

Мы сидели с ним вдвоем в мэрии, в его кабинете, который сейчас казался пустым и огромным.

— Черт! — взорвался он и с размаху обрушил кулаки на стол. — Ну можно было устроить все это скотство хотя бы не сейчас?!