— Я учусь на географа, — заявил Нельсон, топчась у двери: уж очень ему охота удрать.

— На географа! Географию ведь преподают в третьем классе! В жизни не слыхал, чтобы взрослый человек изучал географию.

— А это, судя по всему, считается там серьезной специальностью, — говорит Дженис.

— Что же они целый год делают — раскрашивают карты?

— Мам, мне пора бежать. Где у тебя ключи от машины?

— Посмотри в кармане моего плаща.

А Гарри не может отвязаться от сына.

— Запомни, что дороги у нас здесь скользкие, когда мокро, — говорит он. — И если потеряешься, звони своему профессору географии.

— То, что Чарли пригласил Мелани, тебя уязвляет, верно? — говорит ему Нельсон.

— Нисколько. Меня уязвляет то, что это не уязвляет тебя.

— А я выродок, — сообщает отцу Нельсон.

— Дженис, ну что я сделал парню, чтоб заслужить такое?

Она вздыхает:

— О, я полагаю, ты знаешь.

Надоели ему эти намеки на его небезупречное прошлое.

— Я же заботился о нем, верно? Пока ты где-то болталась, кто ставил ему на стол кашу и отправлял в школу?

— Папочка, — с наигранной горечью произносит Нельсон.

Тут вмешивается Дженис:

— Нелли, ну почему ты не уходишь, раз собрался уходить? Ты нашел ключи?

Парень позвякивает ими.

— Ты обрекаешь свой автомобиль на самоубийство, — говорит ей Гарри. — Этот парень — убийца машин.

— Это же была всего лишь паршивая царапина , — кричит Нельсон, обращаясь к потолку, — а он, видно, никогда не перестанет меня мучить ! — Дверь хлопает, успев впустить резкий ток воздуха, пахнущего дождем.

— Кто еще хочет чаю? — кричит из кухни мамаша Спрингер.

Они идут к ней. После забитой мебелью душной гостиной в кухне с ее сверкающими эмалированными поверхностями мир кажется менее мрачным.

— Гарри, не надо так наседать на мальчика, — советует ему теща. — У него столько забот.

— Каких, например? — резко спрашивает он.

— Ну-у, — произносит мамаша все так же мягко, ставя тарелки под чашки с блюдцами, как принято у Уолтонов. — Мало ли что у молодых людей бывает.

У Дженис под ночной рубашкой надеты трусы, но лифчика нет, и при ярком свете соски просвечивают сквозь материю, такие же розовые, только потемнее, ближе к красному вину. Она говорит:

— В трудное мы живем время. Казалось бы, перед молодыми людьми открывается столько возможностей, и они должны хотеть того и этого, а когда им исполняется двадцать, они обнаруживают, что деньги-то, оказывается, совсем не легко заработать. У них нет даже тех возможностей, какие были у нас.

Такие речи что-то на нее не похожи.

— А ты-то с кем на эту тему говорила? — презрительно спрашивает Гарри.

С Дженис нелегко справляться; она приглаживает челку растопыренными, как грабли, пальцами и отвечает:

— С некоторыми женщинами в клубе: у них дети тоже вернулись домой и не знают, что с собой делать. Этому даже теперь есть название — какое-то там возвращение в родное гнездо.

— Синдром возвращения в родное гнездо, — подсказывает Гарри: они его успокоили. Вот так же, бывало, они с папой и мамой, уложив Мим в постель, садились за кухонный стол, где стояли каша и какао, и иногда чай. Он чувствовал, что может даже пожаловаться. — Если бы он хоть попросил помочь ему, — говорит он, — я бы постарался. Но он же не просит. Он хочет брать без спроса.

— Такова уж человеческая природа, — говорит мамаша Спрингер, взбодрившись. Чай заварился ей по вкусу, и, как бы желая поставить на разговоре точку, она добавляет: — Нельсон ведь премилый мальчик, просто на него сейчас слишком много, по-моему, навалилось.

— А на кого не навалилось? — спрашивает Гарри.

В постели — возможно, это дождь так возбуждает его — Кролик настоятельно требует любви, хотя Дженис сначала сопротивляется.

— Если б знала, я приняла бы ванну, — говорит она, но не от нее хорошо пахнет — он чувствует этакий густой запах джунглей, запах гниения, таящегося глубоко, глубоко под папоротниками.