— Вот-вот, я тоже хочу пойти на работу, — встревает Дженис, и Гарри жутко злится, что она помешала Пру продолжить ее обстоятельную лекцию о его, единственном и неповторимом, заплывшем жиром организме. — Тут еще это кино, что мы видели сегодня, — про женщин, которые работают в Нью-Йорке — офисы, небоскребы, — ах, мне стало так завидно! — В былые времена Дженис сидела смирно и ничего из себя не строила. А с тех пор как ее мамаша померла и они купили себе квартиру в кондо, ее самоуверенность, безумно его нервируя, стала расти как на дрожжах, будто она вдруг возомнила, что мир — это ее сценические подмостки и с ролью своей она справляется весьма успешно. Здесь, на территории Вальгалла-Вилидж, она числится чуть не в самых молоденьких, состоит сразу в нескольких домовых комитетах. Тут ведь как — если не в маразме, значит, еще хоть куда. У Дрекселей на седере она оказалась моложе всех присутствующих и потому ей выпало задать четыре сокровенных вопроса.

Гарри с завистью спрашивает Пру:

— Выходит, Нельсон питается по последнему слову науки? Польза-то заметна?

— Да ему что по науке, что без науки — он же ест как птичка, и потом у него все уходит в нервную энергию. Ему бы даже надо было потреблять больше липидов. Но приходится думать о детях — говорят, сейчас у большинства американских детей старше двух лет повышенный холестерин. Когда делали вскрытие убитых в Корее молодых ребят, то у трех четвертей в коронарных артериях был обнаружен избыточный процент жира.

В груди у Гарри все начинает сжиматься, болеть. Его нутро представляется ему морской бездной, где мокро и темно и слишком много такого, о чем он не желает думать.

Нельсон в их разговоре не участвует, только периодически шмыгает носом. Такое впечатление, что из носа у него непрерывно течет, вон даже раздражение выступило на коже повыше щеточки усов. Теперь же он, оставив на тарелке недоеденную рыбу, откидывается на спинку стула и с видом сытого удовлетворения изрекает:

— Моя точка зрения, что конец все равно один. Не то тебя доконает, так это. — Хотя ладони его опираются на край стола, пальцы заметно дрожат — шалят нервишки-то.

— Людей волнует не что их доконает, а когда , — говорит ему отец.

В глазах у Дженис, суматошно перебегающих с одного лица на другое, появляется беспокойство.

— Что за мрачные разговоры, давайте о чем-нибудь повеселее!

На десерт Пру подает замороженный йогурт — это гораздо полезнее мороженого, никакого холестерина. Когда все встают из-за стола, Гарри еще какое-то время отирается в кухне и, улучив момент, залезает в ящик с печеньем и быстро-быстро сует в рот три ванильных печенинки «Камео» и надломанный кренделек. С крендельками здесь похуже, чем дома в Бруэре, выбор не тот, но есть и приличные — толстенькие такие, фирмы «Саншайн». Он по привычке порывается помочь Дженис справиться с грязной посудой, но тут же давит в себе этот порыв: велика ли работа покидать тарелки в посудомоечный агрегат и разве не была она избавлена от всех хлопот и забот с ужином? Ноги у него и сейчас гудят, до того они сегодня находились; и вообще немало походил он уже на своем веку — два пальца деформировались от обуви, и теперь ногти, если вовремя их не срежешь под корень, впиваются в соседние пальцы. Пру, Рой и Нельсон уходят к себе, а он устраивается посидеть перед телевизором — Джуди с пультом в руке мечется между «Шоу Косби», балетом на льду и леденящим душу репортажем о том, как иностранцы прибирают к рукам американский бизнес, а потом между «Ваше здоровье!» и какой-то драмой о четырнадцатилетней девочке, которая, по примеру своей беспутной матери, чуть было тоже не пошла на панель. Сколько всяких невероятных коллизий и происшествий, сколько консервированного смеха и актерских слез, сколько нечеловеческих усилий, чтобы быть счастливым, достойным, любимым, — сколько напрасных усилий! Телевизионная неуемная энергия действует ему на нервы. Он испускает тяжкий вздох и с кряхтеньем встает. Грузное тело повисает на сердце, как шатер на шесте. Он говорит Джуди: