– Вот бы мы его и скинули тогда, – бил в одну точку Возжаждавший, – если б ты промолчал, когда дело запахло капустой.

– Нет, нет и нет, – так же упрямо повторял Задумавшийся, – я об этом много думал. Дела всех преобразователей гибли из-за этого .

– Ты это уже говорил, Учитель, – перебил его Возжаждавший, – до меня твои мысли доходят лучше, когда ты через какой-нибудь пример из нашей жизни что-нибудь доказываешь .

– Хорошо, – сказал Задумавшийся и, немного подумав, добавил: – Вот тебе пример. Представь, что за кроличьим племенем гонится один обобщенный удав. Кролики устали, кролики бегут из последних сил, и вот они приближаются к спасительной реке. Река их спасет, потому что кролики ее перейдут вброд, а этот обобщенный удав, представь, страдает водобоязнью. Если кролики добегут до воды, они будут обязательно спасены. Но многие из них еле волочат ноги. А до реки еще осталось около ста прыжков. Так вот, имеет ли право вожак, чтобы взбодрить выбившихся из сил, воскликнуть: «Кролики, еще одно усилие! До реки только двадцать прыжков!»?

– Я полагаю, имеет, – сказал Возжаждавший, стараясь представить всю эту картину, – потом, когда они спасутся, он им объяснит, в чем дело.

– Нет, – сказал Задумавшийся, – так ошибались все преобразователи. Ведь задача спасения кроликов бесконечна во времени. Перебежав реку, кролики получат только передышку. Наш обобщенный удав найдет где-нибудь выше или ниже по течению переброшенное через реку бревно и будет продолжать преследование. Ведь удав у нас обобщенный, а любителей крольчатины всегда найдется достаточно .

– Значит, я так думаю, надо сохранить право на ложь для самого лучшего случая?

– Нет, – сказал Задумавшийся, – такого права нет. Как бы ни были кролики благодарны своему вожаку за то, что он взбодрил их своей ложью, в сознании их навсегда останется, что он может солгать. Так что в следующий раз сигнал об опасности они будут воспринимать как сознательное преувеличение. Но и вожак, солгав во имя истины, уже предал истину, он ее обесчестил. И насколько он ее обесчестил, настолько он сам ее не сможет уважать . Она его будет раздражать .

– Господи, как все сложно! – воскликнул Возжаждавший. – Что же нам делать?

– Расшатывать уверенность кроликов в том, что удавы их гипнотизируют. Развивая свою природу, кролик невольно, по слабости, может спотыкаться, даже впадать в огородный разгул, но идеал должен оставаться твердым и чистым, как алмаз. Я же говорил, что моряк не может ориентироваться по падающим звездам. И дело не в количестве ошибок и заблуждений, а в другом. Пока кролик, очнувшись от огородного разгула, осознает его как падение, будущее не потеряно. Поражение начнется тогда, когда он свое падение станет оправдывать своей природой или законами джунглей. Тут начинается измена идеалу, ложь, из которой нет выхода.

– Учитель! – неожиданно крикнул Возжаждавший. – Сюда ползет удав. Впервые вижу, чтобы удав охотился на открытых пространствах.

– Ну и что, – сказал Задумавшийся, – ты ведь знаешь, что их гипноз – это наш страх.

– Вообще-то, да, – замялся Возжаждавший. – Ну, а вдруг?

– Тогда отойди, и ты увидишь, что все, что я говорил, – правда.

– Мне стыдно, Учитель, но страх сильнее меня .

–Я тебя не осуждаю . Ты еще недостаточно долго думал . Когда после мучительных раздумий тебе открывается крупица истины, ты, защищая ее, делаешься бесстрашным .

– А все-таки, Учитель . Ведь тот был одноглазый инвалид . Может, ускачем, пока не поздно?

– Этого удовольствия я Королю не доставлю, – ответил Задумавшийся, глядя, как удав выползает на его зеленый холмик, где он провел столько дней в раздумьях о судьбе своих братьев-кроликов.

Между тем удав выползал на холм. Это был тот самый, юный, теперь уже просто младой удав, которому когда-то Косой рассказывал о своих злоключениях.

Он первым услышал песню Глашатая и, по принятому среди удавов обычаю, получил «право на отглот». Время от времени Король через того или иного Глашатая предавал того или иного кролика, и удавы к этому давно привыкли.