Я рисовал мультяшку, который вот уже несколько лет занимал мои мысли. То был Кролик. Бойкий, задорный, самоуверенный, дерзкий и бесстрашный, Кролик воплощал в себе все качества, которых так не хватало мне. И вот теперь, ночью, в темнице, Кролик ожил, и утешил меня, и поддержал, и заставил забыть о страхе и одиночестве. Утром я придумал Кролику фамилию – Трынтрава. Я знал: Кролик сыграет в моей судьбе важную роль, Кролик поможет мне преодолеть все препятствия. Именно в то утро я решил убить своего отца.

Ламаар замолчал; некоторое время в комнате слышалось только тихое жужжание аппарата для диализа.

– Мне понадобилось несколько недель, – снова заговорил Ламаар. – Нет, не для того, чтобы собраться с духом, а для того, чтобы в деталях обдумать план убийства. Мне было всего двенадцать, однако я всегда отличался сообразительностью и нестандартным мышлением. В один прекрасный вечер, когда отец набрался до бесчувствия, я залез на дерево, с него переполз на крышу, расшатал черепицу и сбросил несколько штук на землю. Наутро отец, проспавшись, заметил непорядок и велел мне подержать лестницу, пока он будет заделывать дыру.

Отец кое-как взобрался на пятнадцать ступенек. Однако едва он поднял здоровую ногу, чтобы поставить ее на шестнадцатую ступеньку, я качнул лестницу назад. Отец рухнул на грабли, лопаты и прочие садовые железяки, которые я предусмотрительно свалил в кучу на месте его предполагаемого падения. Я тотчас подбежал к отцу, держа наготове лопату, чтобы размозжить ему череп, но этого не потребовалось – отец напоролся на железные грабли и повредил артерию. Никогда не забуду его глаза – сначала он смотрел умоляюще, хотел, чтобы я позвал на помощь, а потом, когда я прошептал: «Встретимся в аду», – мольба сменилась ужасом. Я стоял над отцом, распростертым на земле, смотрел на кровь и ждал, пока он испустит дух.

Смерть проповедника все сочли несчастным случаем. Однако во время похорон, когда гроб опустили в могилу, мама крепко обняла меня и прошептала на ухо: «Дини, сынок, спасибо тебе». Больше мы никогда об отце не говорили.

У кресла Ламаара, с правой стороны, помещался поднос с пачкой салфеток, большим шприцем без иглы и банкой кока-колы, в которой болталась соломинка. Ламаар взял банку, потянул напиток и кивком подозвал меня поближе.

– Я тут все пытался вспомнить, отчего мне ваше лицо знакомо, – произнес он небрежно, будто мы встретились на вечеринке. – А теперь сообразил – вас показывали по телевизору после убийства Ронни Лукаса. А еще мы видели, как вы с напарником грузили деньги в наш «форд». Именно вы тогда сообразили, что мы взорвем автомобиль вместе с выкупом.

– Да, сэр, – подтвердил я. – Вы нас едва на тот свет не отправили.

– Уверяю вас, ничего личного. Ваша фамилия Ломакс, не так ли?

– Детектив Майк Ломакс, сэр. Полиция Лос-Анджелеса.

– Ломакс, Ломакс, – пробормотал Ламаар. – Много лет назад у меня был личный шофер по фамилии Ломакс. Мы называли его Большой Джим. Славный малый.

– Это мой отец, сэр.

– Черт меня побери. Выходит, Дисней был прав – тесен мир, как ни крути. Скажите, вы ладите с отцом?

– Прекрасно ладим, сэр.

– Счастливый человек. – Ламаар глотнул еще кока-колы. – После смерти отца меня обуревали два взаимоисключающих чувства. Первое – вполне закономерное – было облегчение. Зато второе явилось для меня полной неожиданностью. Я открыл, что люблю власть. Забирать человеческие жизни – прерогатива Господа Бога, не правда ли? Для меня власть стала вроде наркотика. Мне нравится держать все под контролем. Это моя сильная сторона и одновременно ахиллесова пята.